это закономерность уже тогда. Ржу наедине с самой собой, одновременно с последними заходами слез.
Ох, теперь тащиться в отель обратно. Я даже фонарь не взяла. Классика.
Дохожу до порослей, и мои легкие разлетаются, повисая будто в воздухе растянутой паутиной.
У выхода с участка, тоже на дровах, Вася сидит-ждет. Ни черта не различаю, кроме его силуэта.
Чувствую себя невесомой, так медленно подхожу к нему.
Мрачнее некуда сидит. В майке, которую впопыхах натянул, потому что та явно не свежая. Локти грузно поставлены на колени.
— Ты… ты здесь сидишь? — таким слабым голосом спрашиваю, что первое время боюсь, он меня не расслышит.
— Пошли домой.
Поднимается степенно и ладонь мою грабастает. И прямо вот кулак вокруг нее собирает.
— Ты все… ты все слышал?
Новых слез не будет, потому что все вышло за пределы физических возможностей организма.
Как и моего фильтра, когда говорю.
Иначе бы не спрашивала: так беспомощно и так очевидно. Не показывала бы, что расстроена, как мою слабость обнаженной увидел.
— Пошли домой, — повторяет он настойчиво.
В отель именно что и бредем. Кулак даже пару раз камушки под ногами перебрасывает туда-сюда. Коммунальщики нас хором приветствуют. На одной из центральных улиц ночью асфальт планируют латать.
В номер меня свой ведет. Толку спорить?
— Есть хочешь? В туалет?
Мотаю головой, не скрывая недоумения.
Он усаживает меня на кровать, и я вздыхаю, отрешенно.
Кулак раздевает меня. До того, как он стянет с меня белье, я мямлю:
— Вася, ты очень злой на меня, понимаю, но я сейчас реально не в состоя…
— Я знаю, тебе тяжело сейчас, но не спорь. Не сегодня. Не вот сейчас. Не сопротивляйся. Я предупреждаю тебя. Смирно сидеть.
Я отвожу взгляд, и он стягивает с меня лифчик и трусы. Потом проводит по груди обеими руками. Оставляет только большие пальцы, которые соски медленно трогают. Это даже не ласка, он будто проверяет затвердеют ли они.
Но возбуждение сладостью тянется, по жилам даже до волос на голове теплым медом дотягивается.
Украдкой смотрю, а он заторможенно следит за собственными движениями. Как в трансе. Напоследок невесомо ребрами ладоней по выпуклостям проходится, и соски нежно ласкает.
Почему-то в этом всем нет ничего эротического.
Раздевается сам догола. Меня набок укладывает, и грабастает все тело в себя, как ковшом трактора.
— Вася, — шепчу через некоторое время, зная, что еще не спит, — извини меня. Я не хотела тебя обидеть.
Его рука трогает мякоть моего живота — не гладит, а мацает и жестко удерживает.
— Седня самый тяжкий день моей жизни, — бормочет Кулак, — ни хрена непонятно, а ты — моя от и до. От и до, понятно так? Вот это понятно. Вот так будет-то. Проблемы все ко мне. Я их решать буду. А ты не плакать. Потому что, клянусь… Все, забей.
Глава 27 КУЛАК
Стою, жду. Курить стал больше, поэтому никотин в дыхалку загоняю.
Витрины обстреленные еще не заменили. Видать, усатый этот выкобенивается, ищет окна подешевле.
Идет, чуть ли не припрыгивает по тротуару раздолбанному. Фея моя, Алиса.
Сильно красивая, сильно добрая, сильно все вообще. Только не сильно моя.
Но это мы еще посмотрим. Я этого так не оставлю. Дороги другой нет и не будет.
Вчера за целый день наговорились на несколько жизней вперед. Точнее, она рассказывала, а я слушал. Мне деталей не нужно обычно, но тут сам стал вытаскивать все из нее.
Наломала дров, конечно, моя фея, но я и сам молодец.
Не хотела она все это время меня оскорблять или носом тыкать. Знаю же. Она и дьявола намеренно не обидит.
Но не воспринимает она меня как полноценного мужика. Такой, чтоб сказал — и она слушаться побежала. Нормальный бы с ней строже и порасторопнее был бы, а я…
Одно — это то, что я перегибаю палку, как всегда с ней, с наездами рядовыми. А другое — это то, что я слово новое в своей жизни отыскал. Долго не мог сформулировать.
Но тогда в парке, она стояла такая потерянная, но упрямая, а бабло вокруг валялось, — смекнул окончательно.
Вместо того, чтобы ее по струнке строить и крутить куда надо, я всегда перевертышем оборачиваюсь и нежностью меня топит. По макушку самую. Смотрю в эту мордашку насупленную, или если она губы закусывает, или нервничает заметно — и все. Не хочу и не могу давить. Хоть убей. Хочу, чтобы радостная была и моя. Только моя.
В этом-то и проблема, сто пудов.
Радостная и моя — что-то не шибко сочетаемое.
Ладонь ее в своей фиксирую, и в парк топаем, потому что погулять Алиса сегодня хочет. Надеюсь, к пруду не пойдем, я психованным шибко стал. Туда пока лучше не ходить.
Визит инспекции вчера прошел путем, потому что я заранее обо всем договорился. Они взяли на вооружение все замечания Алисы и сказали, что учтут.
Учитывать они, естественно, ничего не собираются, но я заставлю их. Пускай разрешение будет, но нормы соблюдаем, как она говорит. Может, меньше сделать спорткомплекс, дабы не рисковать. Или стадион вынести на дальний пустующий участок. Там склон придется переделывать, но ничего.
Следующая инспекция там по сохранности чего-то, потому что деревья старые корнями торчат на территории. Тут еще не договорился. Подождет малехо, теперь время архитектурный проект фигачить.
Это все нам на совещании решать предстоит, и что дальше с Уставом будет, в сочетании с проектом, но я совещание сегодня и завтра отменил.
Отдохнем немного. Алиса перенервничала последние дни.
Загродского, естественно, я сейчас ни за что убивать не буду. Еще чего. В тюрягу его отправлю, чтобы хорошо мучился перед смертью.
Ну, еще раз, может, все ему переломаю. Спасли его, конечно, с дороги, в больничке лежит. Прокурор мне звонил, поржали мы знатно. Я после войны с Карелином, всю прокуратуру переставил, мои теперь по верхам.
Алиса мороженое хочет. Смотрю, как ест. Синяк только сейчас рассасываться и сходить начинает. Ненавижу. Как тогда вечером в первый раз разглядел, думал, ядеркой разойдусь по швам и сдетонирую.
Вечером в номере резвимся. Я стопориться пытаюсь, но что-то хуево пока выходит. Не хочу грубым быть, но руки крепче тянутся держать ее изгибы. И вот чтобы она на мне только концентировалась. Долго. Только на мне.
Честно говоря, до сих пор не верится, что Алису я оприходывал.
И что ласковая она и целоваться просит и трогает